Великие русские поэты Жуковский и Лермонтов переводили балладу немецкого поэта Зейдлица «Воздушный корабль». У Жуковского получилось так:
В двенадцать часов по ночам
Из гроба встает барабанщик;
И ходит он взад и вперед,
И бьет он проворно тревогу.
И в темных гробах барабан
Могучую будит пехоту:
Встают молодцы егеря,
Встают старики гренадеры,
Встают из-под русских снегов,
С роскошных полей италийских,
Встают с африканских степей,
С горючих песков Палестины.
В двенадцать часов по ночам
Выходит трубач из могилы;
И скачет он взад и вперед,
И громко трубит он тревогу.
И в темных могилах труба
Могучую конницу будит:
Седые гусары встают,
Встают усачи кирасиры;
И с севера, с юга летят,
С востока и с запада мчатся
На легких воздушных конях
Один за другим эскадроны.
В двенадцать часов по ночам
Из гроба встает полководец;
На нем сверх мундира сюртук;
Он с маленькой шляпой и шпагой;
На старом коне боевом
Он медленно едет по фрунту:
И маршалы едут за ним,
И едут за ним адъютанты;
И армия честь отдает.
Становится он перед нею;
И с музыкой мимо его
Проходят полки за полками.
И всех генералов своих
Потом он в кружок собирает,
И ближнему на ухо сам
Он шепчет пароль свой и лозунг;
И армии всей отдают
Они тот пароль и тот лозунг:
И Франция — тот их пароль,
Тот лозунг — Святая Елена.
Так к старым солдатам своим
На смотр генеральный из гроба
В двенадцать часов по ночам
Встает император усопший.
У Лермонтова — несколько иначе:
По синим волнам океана,
Лишь звезды блеснут в небесах,
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах.
Не гнутся высокие мачты,
На них флюгера не шумят,
И молча в открытые люки
Чугунные пушки глядят.
Не слышно на нем капитана,
Не видно матросов на нем;
Но скалы, и тайные мели,
И бури ему нипочем.
Есть остров на том океане —
Пустынный и мрачный гранит;
На острове том есть могила,
А в ней император зарыт.
Зарыт он без почестей бранных
Врагами в сыпучий песок,
Лежит на нем камень тяжелый,
Чтоб встать он из гроба не мог.
И в час его грустной кончины,
В полночь, как свершается год,
К высокому берегу тихо
Воздушный корабль пристает.
Из гроба тогда император,
Очнувшись, является вдруг;
На нем треугольная шляпа
И серый походный сюртук.
Скрестивши могучие руки,
Главу опустивши на грудь,
Идет и к рулю он садится
И быстро пускается в путь.
Несется он к Франции милой,
Где славу оставил и трон,
Оставил наследника-сына
И старую гвардию он.
И только что землю родную
Завидит во мраке ночном,
Опять его сердце трепещет
И очи пылают огнем.
На берег большими шагами
Он смело и прямо идет,
Соратников громко он кличет
И маршалов грозно зовет.
Но спят усачи-гренадеры —
В равнине, где Эльба шумит,
Под снегом холодным России,
Под знойным песком пирамид.
И маршалы зова не слышат:
Иные погибли в бою,
Другие ему изменили
И продали шпагу свою.
И, топнув о землю ногою,
Сердито он взад и вперед
По тихому берегу ходит,
И снова он громко зовет:
Зовет он любезного сына,
Опору в превратной судьбе;
Ему обещает полмира,
А Францию только себе.
Но в цвете надежды и силы
Угас его царственный сын,
И долго, его поджидая,
Стоит император один —
Стоит он и тяжко вздыхает,
Пока озарится восток,
И капают горькие слезы
Из глаз на холодный песок,
Потом на корабль свой волшебный,
Главу опустивши на грудь,
Идет и, махнувши рукою,
В обратный пускается путь.
Но это все, по большому счету, глупости. Помню, как в школе писал сочинение, сравнивая эти два стихотворения. Интересно, можно ли было присовокупить к сочинению песенку «Гитлерюгенд-рок-н-ролл» Красной Плесени? И можно ли ее считать вольным переложением баллады Зейдлица?
Воскресной тёмной ночью
С могилы фюрер встал.
И тут же на любимую
Тусовку побежал.
Там было жутко весело,
Хрустел подгнивший пол.
Все дружно танцевали
Гитлер-югенд рок-н-ролл.
Мюллер как придурок
По гитаре колотил.
А Борман с пулемета
Крутой соляк мочил.
Отвисла челюсть фюрера,
Платок упал на пол.
Любимцы всего рейха
Долбили рок-н-ролл.
Засел за огнемётом
Очень добрый диск-жокей.
И выросло количество
Обугленных гостей.
А Штирлиц истерично,
Что-то в микрофон порол,
И получился очень-очень
Клёвый рок-н-ролл.
У Фаустапатрона,
Приятная стрельба,
Куда-то полетела
Рука и голова,
А также чьё-то ухо,
И чей-то сапожок,
Всё это вместе с пулями
Прилипло в потолок.
Стрельба из пулемета,
Тревожила сердца,
По залу раздавалось:
Тра-та-та-та-та!
И с радостным весельем
Обрушился карниз,
Когда добряк-эсэсовец,
Поставил новый диск.
Веселье было клёвое,
Но кончилось оно,
Когда в огромном зале
Не осталось никого,
За исключением, конечно,
Рук, ушей, сапог,
Всё это завтра утром
Добрый дворник уберёт.
Плесень — наше все.
![[info]](http://stat.livejournal.com/img/userinfo.gif){kind=small}
![[info]](http://p-stat.livejournal.com/img/openid-profile.gif){kind=small}
![[info]](http://p-stat.livejournal.com/img/userinfo.gif){kind=small}
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small}
![[info]](http://p-stat.livejournal.com/img/syndicated.gif){kind=small}